Отзвуки серебряного ветра. Мы - были! Призыв - Страница 83

Сын авторитетного вора и проститутки, Рас с детства окунулся в криминальный мир, но никто не знал, как он на самом деле к этому миру относится. А парень презирал и ненавидел свою жизнь, презирал себя за то, что вынужден притворяться тупым скотом. Презирал за то, что вынужден заниматься отцовским ремеслом, за то, что действительно начинает тупеть, за слабость и неспособность оказаться в одиночестве, отказавшись от привычного, такого привычного образа жизни. И как же он ненавидел собственного отца, искорежившего их с матерью жизнь. Ненавидел, несмотря на то, что «дорогой» папочка оплатил учебу сына в одной из самых престижных и дорогих школ города. Рас прекрасно понимал, что тот просто форсит перед подельниками – смотрите мол, сын вора учится в одной школе с чадами городских бонз.

Самому Расу было совершенно все равно, где учиться, впереди светила только одна дорога – повторение пути отца. Не хотел, очень не хотел, но все-таки боялся что-либо менять и резко рвать с привычным миром. Смерть любимой выжгла образ проклятого мира как огнем, давно въевшиеся в душу маски равнодушия и цинизма рухнули, оставив эту самую душу обнаженной, стонущей, кричащей от боли. Рас и представить себе не мог раньше, что у человека может так болеть душа. Его буквально корчило, многие обходили парня стороной, считая, наверное, эпилептиком.

Рас снова утер не желающие униматься слезы. «Лана... – шептали полумертвые губы. – Лана... Прости, что не смог защитить... Прости...» Он одним из первых, едва ли не во главе толпы, ворвался в здание городской штаб-квартиры СБ, жаждая найти убийц. Не нашел... Все, что было потом, он почти не помнил – какая-то бешеная круговерть, разъяренные люди, кровавые клочья, остающиеся от любого, на кого указывали, как на эсбешника. Рас очень надеялся, что седую сволочь, которая допрашивала его, а потом Лану, постигла та же участь. Ну, зачем, зачем они это сделали? Ведь самих себя на гибель обрекли! Дыхание перехватывало, и слезы, никак не желающие униматься слезы, лились из глаз. Он пытался представить себе, что возвращается к прежней жизни, и не мог. Уже не мог.

Что-то происходящее впереди привлекло внимание, и Рас всмотрелся, пытаясь понять, что там такое. Несколько аарн обступили какого-то огромного парня и хлопали его по плечам, обнимали и что-то ликующе кричали в небо. Остальные моованцы буквально шарахнулись в стороны и тихо стояли вокруг, их молчаливое осуждение ощущалось даже на таком расстоянии.

Рас хрипло рассмеялся – куда им, убогим, понять, что зов звезд может оказаться сильнее всего в мире. Сильнее всего, что они только могут себе представить. Что все их жалкие мечты о куске пожирнее рвущимся к звездам покажутся только пылью. Залитой чужой кровью и болью пылью... «Будь счастлив, друг, – прошептал вор себе под нос. – Как жаль, что такому, как я, бесполезно кричать Арн ил Аарн... Да, рожденным ползать...» Слезы снова залили глаза, и Рас довольно долго ничего не видел, Лана стояла перед глазами, и он ничего не мог поделать с пронзительной болью, рвущей на части его душу. Вдруг кто-то положил ему руку на плечо.

– Здравствуй, брат! – раздался в возникшей неожиданно тишине девичий голос.

Парень с недоумением оглянулся. Люди почему-то отшатнулись и от него, вместо того его окружили четверо аарн – два человека и два гварда. А руку ему на плечо положила симпатичная черноволосая девушка в парадной форме ордена. Причем – офицер. Довольно высокого ранга офицер. Ее улыбка была какой-то такой сияющей, что просто не верилось, что человек вообще способен так улыбаться.

– Брат?.. – ничего не понимая, повторил Рас.

– Ты сказал Призыв. Тихо, но тебя услышали. И ты – наш! Ты – «не такой»! Идешь ли ты с нами, зовет ли тебя серебряный ветер звезд?

– Всю жизнь... – ответили губы, хотя сам он уже решил, что откажется.

Девушка обняла его, ничего не сказав. Потом отстранилась и внимательно посмотрела ему в глаза

– Почему ты плачешь, брат мой? – тихо спросила она.

– Лана... Ее больше нет...

– Ты ее знал? – в черных глазах появилось удивление.

– Мы в одном классе учились, – едва выдавил из себя Рас. – Я ее любил. Думал, прошло, а вчера увидел в кафе и понял – нет, не прошло. И сейчас люблю...

Девушка отвернулась и сама украдкой смахнула слезы. Каждый из аарн подошел и тихо обнял Раса. Никто не говорил глупых и ненужных слов сочувствия, они не могли помочь. Даже моованцы, слышавшие их разговор, негромко загудели. Но аарн не было до них никакого дела. Рас стоял и смотрел на девушку-офицера, но никак не мог понять – то ли это правда, то ли он бредит. Ведь такого не может быть. Он в каком-то самоотречении отошел немного назад и, запинаясь, пробормотал:

– Но я же вор... Как меня могли взять?

– Разве имеет какое-нибудь значение кем ты был до Призыва? – мягко улыбнулась девушка. – Ты наш, ты такой же, как мы все, и тебе здесь плохо.

– Очень плохо... – тихо ответил Рас. – Никто никому не нужен, каждый готов вцепиться в глотку другому за лишний кусок. Чаще всего, совершенно ему не нужный... Я так хочу стать нужным кому-то по настоящему. Если я хоть кому-нибудь буду нужен, то и это, наверное, счастье...

– Ты уже нам всем нужен, – она поцеловала его в соленую от слез щеку. – Как тебя зовут, брат мой? Меня – Тина, Тина Варинх. Но пашу называют меня Кровавой Кошкой.

– Рас Тонго... – он с трудом выдавил из себя собственное имя, горло перехватило.

– Пойдем, брат мой Рас, – улыбнулась ему Тина. – Нас ждет Мастер.

И они пошли. Впереди вспыхнул первозданной Тьмой гиперпортал, казалось, в этой непроглядной ночи вспыхивают на мгновение почти неразличимые огоньки, настолько маленькие, что их без микроскопа, наверное, и не разглядишь. Но он разглядел. Холодок страха, смешанного с возбуждением, пробежал по телу, прервав даже боль, терзавшую душу. Парень все еще не верил. Он, мелкий вор Рас Тонго – аарн? Это же невозможно, невероятно. Ах, если бы только Лана, его любимая маленькая Ланка, была жива... Теперь он имел бы право подойти к ней как равный к равной, не скрывая больше, что любит ее и что любит то же, что любит она сама. Что он тоже «не такой», что ему тоже наплевать на деньги, власть и прочие «радости жизни». Но поздно. Увы, навсегда поздно.